Борис Флоря

Кто такой «хохол»?

Термин этот, получивший широкое распространение в русском языке XVIII-XIX века и обозначавший «украинца» в своем первоначальном значении был, как известно, названием одной из черт внешнего вида человека. Хохол – это клок волос, оставлявшийся на бритой голове.

Такой «хохол» запомнился русским людям прежде всего как бросающаяся в глаза черта внешнего облика вражеского войска, вторгшегося в Россию в годы Смуты. Так, дьяк Иван Тимофеев писал в своем «Временнике», что М. В. Скопин-Шуйский начал в 1609 году свой освободительный поход, «хотя от бед изъяти матере град (Москву. — Б. Ф.), иже хохлом имущими на главах тогда бяше той обстоим». Так как во вражеском войске преобладали и командовали люди «чужой», латинской веры, то своеобразная внешность и иное религиозное исповедание стали соединяться между собой в сознании русских людей. Тот же дьяк Тимофеев в другом месте своего труда вспоминал «порабощение наше от главохохленые и слатынныя Литвы» ¹. Еще более ясно связь между такой внешностью и католической верой проявилась в грамоте земских властей Ярославля в Казань (1611). Хваля патриарха Гермогена за стойкость в защите православной веры, составители грамоты писали: «Только б (патриарх. — Б. Ф.) такова досточюднова дела не учинил и за то было кому стояти? Не токмо веру попрати, хотя б на всех хохлы учинити, и за то б нихто слова не смел молвити» ². Изменение внешности с появлением на голове «хохла» здесь недвусмысленно приравнивается к принятию «чужой» веры.

Такая острая реакция, несомненно, была связана с тем, что человек, подвергший себя такой процедуре, существенно изменял свою природную внешность (хохол на голове сочетался обычно с бритым подбородком). В процессе длительных контактов сложилась устойчивая оппозиция между меняющими свою природную внешность представителями латинского мира и представителями мира православного, стремящимися ее сохранить. Обратимся к конкретным примерам, исходящим от противоположных сторон. Так, молдавский летописец, рассказывая о заключении унии православной и католической церквей на Флорентийском Соборе, писал, что греки во Флоренции «прелщени бышя от латин и мнози от них приидошя с постриженами брадами» ³. Еще более выразительно свидетельство шведского хрониста XV века. В его рассказе о походе короля Магнуса против новгородцев читаем, что, победив врагов, правитель «велел обрить им бороды и окрестить их» ⁴. В обоих примерах изменение природной внешности (бритье бороды) ставится на одну доску с актом принятия католичества.

В Московской Руси в полной мере сохранялась традиционная для православного мира точка зрения. Веским свидетельством здесь могут служить слова Ивана IV, обращенные к папскому легату Антонию Поссевино: «Видим у тебя бороду подсечену, а бороды подсекать и подбривать не велено и не попу и мирским людем, а ты в римской вере поп, а бороду сечешь» ⁵. Пример этот интересен еще и тем, что подозрительный царь ищет во внешности пришельца из латинского мира отклонения от привычного внешнего вида.

Понятно, в таком историко-культурном контексте, что появившийся на русской территории человек с «хохлом» только и мог быть воспринят как человек «чужой» веры и «чужого» народа — поляк, католик.

Как характерная черта облика поляка «хохол» и выступает в русских свидетельствах 20-х — начала 30-х годов XVII века. В документе о приезде в Россию в 1626 году претендента на османский трон Александра Ахии читаем, что он «голову простриг и учинил хохол, как делают польские купцы». За это его порицали сопровождавшие приставы, разъясняя «царевичу», что «в Российском государстве поляков с хохлы в церковь не пускают» ⁶. А в 1631 году выехавший из Речи Посполитой казак Назар Сахнов, рассказывая о своей службе там у Салтыковых, сообщал: «А живут, де, те Салтыковы холосты и ходят по-польски с хохлами» ⁷.

Тогда же, в 1620-е годы, этот термин впервые используется для обозначения человека. В «ругательной» переписке воеводы одного из пограничных русских городов с «державцем» городка Серпейска (это 1621 год) читаем: «А православных крестьян называешь некрещеными и хамовыми детьми, и прямые некрещеные вы, поганые хохлы, сатанины угодники, хамовы внучата присканами (так в тексте. — Б. Ф.) своими хохлы бесовскими» ⁸. «Поганые хохлы» — это уже не детали внешности, а люди другой, чужой и враждебной веры, признаком чего и служат украшающие их «бесовские» хохлы.

Все это никак не относилось к «русским людям» в Речи Посполитой. Датируемое 1619 годом сообщение, что «в Дорогобуже, де, хотят литовские люди русским всяким людям на головах делать хохлы» ⁹, показывает, что в представлении москвичей они могли начать носить «хохлы» лишь под страхом принуждения со стороны «ляхов», и это воспринималось, по-видимому, как акт символического принятия «ляшской» веры — католичества. В действительности, как показывают сохранившиеся изображения казацких гетманов второй половины XVI века — Ивана Подковы и Гаврилы Голубка, уже в то время мода на выбритую голову с чубом и усы с бритым подбородком была достаточно распространена среди запорожских казаков, явно не усматривавших в таком изменении внешности какого-то особого идейного смысла. Да и упоминавшийся выше Александр Ахия, вероятно, научился носить «хохол» именно на Запорожье, откуда он и приехал в Москву.

Представление о том, что «хохол» — непременный признак католика-поляка, должно было оказаться несостоятельным при усилении контактов между Россией и Запорожьем. Это и произошло в годы Смоленской войны (1632—1634), когда на русскую территорию пришло запорожское войско во главе с гетманом Тимофеем Арандаренко. Рассказывая о действиях запорожцев, один из русских лазутчиков сообщал в апреле 1634 года: «А иных, де, они имали русских людей и хохлы им делали» ¹⁰. Не случайно, что именно вскоре после окончания этой войны в сообщениях властей пограничных русских городов появляется термин «хохлач» для обозначения украинских жителей Речи Посполитой. Два наиболее ранних документа — это отписки валуйского воеводы. В апреле 1636 года он сообщал, что в Валуйки приехали с Дона «литовские земли хохлачи», уроженцы украинского городка Ирклиева. В другом документе того же времени упоминается «хохлач есырь», попавшийся на дороге человеку, бежавшему из татарского плена ¹¹. Очевидно, что в обоих случаях речь идет о простых украинцах. Вскоре, осенью 1644 года, в отписке донских атаманов в Москву термин «хохлачи» употреблялся уже как синоним такого широко известного названия запорожских казаков, как «черкасы»: «...на Дону есть воровство, татарове и черкасы с ними, хохлачи» ¹².

Так как в многочисленных источниках того времени мы нигде не встречаем сомнений в правоверии запорожцев и они, напротив, выступают как главные защитники православия в Речи Посполитой, то в маленьком терминологическом изменении, которое нам удалось установить, можно отметить след идеологических перемен, характерных для быстро меняющегося русского общества XVII века. Необычная, не соответствующая русским традиционным нормам внешность продолжала использоваться сознанием как критерий различения, но человек с такой внешностью уже перестал безоговорочно оцениваться как приверженец чужой, латинской веры, а «хохол» на его голове уже не воспринимался как символ вероотступничества. Так получилось, что термин, изначально относившийся к человеку «чужого» мира и «чужой» веры, постепенно начал служить для обозначения внешне отличного, но, по существу, близкого и родственного народа.